Социальные аспекты развития патентно-изобретательской работы в российском машиностроении

В.О. Свещинский, кандидат технических наук, ведущий инженер-конструктор, патентовед.

Общество с ограниченной ответственностью Управляющая Компания «Алтайский завод прецизионных изделий» (г. Барнаул)

В настоящей статье сделана попытка рассмотрения проблем в патентно-изобретательской работе в российском машиностроении в социальном аспекте. Показано возможное выделение социальных групп инженеров, исходя из поколенческой модели. Отмечены некоторые вопросы, которые требуют, возможно, более быстрого решения, а так же условия решения этих вопросов.

Здесь и далее речь пойдет о сравнительно узком, в социологическом отношении, но играющим большую роль в машиностроении социальном слое – инженерах.

Прежде, чем перейти к непосредственному изложению, считаю необходимым сказать несколько слов о себе: что дает мне основания судить о проблеме и насколько и чем обоснованы мои суждения.

После окончания технического университета я последовательно работал в конструкторских бюро разных заводов, связанных с двигателями внутреннего сгорания и их компонентами. Надеюсь, этот почти двадцатипятилетний опыт позволяет делать некие заключения и обобщения. С 2015 года, параллельно с конструкторскими делами, занимаюсь оформлением заявок на результаты интеллектуальной деятельности сотрудников завода. В 2019 году получил диплом специалиста по патентоведению. Приказом директора завода назначен ответственным за патентно-изобретательскую деятельность на предприятии. За время работы в КБ я, как и многие мои коллеги, поездил по стране, бывал на разных заводах. Думаю, что, если не в мелких деталях, то в целом хорошо представляю себе обстановку.

Соображения, изложенные в настоящей статье, в случае ее публикации, вероятно, вызовут несогласие и осуждение со стороны государственных чиновников. Но статья – не стратегия развития отрасли и не статистический отчет. Она суть лишь частное мнение, взгляд изнутри, выводы и обобщения того, что вижу и с чем сталкиваюсь в своей повседневной деятельности я сам. Уверен, многие практические работники машиностроения, в какой бы отрасли они не работали, согласятся с некоторыми из моих выводов.

Современный этап существования российской промышленности может быть охарактеризован, как постиндустриальный. Советская промышленность, практически, полностью ликвидирована. Ссылка на конкурентную борьбу, как причину гибели тех или иных заводов, может служить лишь свидетельством полного незнания и непонимания ситуации. Налицо необъяснимое, последовательное разрушение промышленных предприятий так называемым менеджментом и собственниками при попустительстве со стороны государства. Попытки государственного регулирования в машиностроении носят спонтанный характер, отличаются непоследовательностью и неэффективностью.

Вслед за перестройкой–ликвидацией промышленного производства претерпели изменения системы профессиональной подготовки, информационного обеспечения и общественной поддержки тех видов деятельности, которые сегодня принято называть инновационными. Реорганизации-разрушению подверглась система ВУЗовской подготовки инженеров. Фактически исчезли отраслевые институты, захирело и не работает «ВОИР». Во многих регионах уничтожены центры научно-технической информации. Эти реформы инженеры-практики считают необоснованными, ненужными и разрушительными. Пользы делу они не принесли. Это – не только мое мнение, но мнение абсолютного большинства знакомых мне инженеров среднего и старшего возраста.

Радикальные изменения в материально-технической базе машиностроения, в системах подготовки кадров для машиностроения, в системах информационного обеспечения машиностроения происходили в пределах одного поколения инженеров. Естественно, это не могло не сказаться на менталитете  представителей этого поколения.

По словам Т. Шанина, «смотреть на мир через «поколенческую линзу» принципиально ошибочно. Но без поколенческой истории, учета особого влияния поколений и влияния поколенчества на наше понимание истории и на историю, нельзя понять многое из происходящего» [1].  Если определять поколение, как слой людей, сходство которых в большой мере обусловлено сходством жизненного опыта, безусловно, молодые специалисты, пришедшие на заводы в конце восьмидесятых, сегодня значительно отличаются от своих тогдашних наставников. Отличаются они и от молодежи, начавшей работать пять-десять лет назад.

Между работниками машиностроительных заводов советского времени и молодыми сотрудниками современных предприятий лежит особое поколение людей. В чем принципиальная особенность этого поколения инженеров – тех, кто начал трудовую деятельность в начале восьмидесятых? Что оно дало следующему поколению? И что следующее поколение способно сделать для изменения вектора движения промышленности?

Эти вопросы – не праздные. Ответы на них должны помочь понять ситуацию сегодняшнего дня, в том числе – реальную ситуацию в патентно-изобретательской деятельности на производстве.

Каковы основания выделять в инженерной среде некое поколение периода, охватывающего историю России от начала перестройки до наших дней?

Продолжительность этого периода к настоящему моменту составляет около 35-40 лет. Мы, практически, совпадаем в определении неких натуральных шагов истории с Огюстом Контом – примерно таков был предложенный им интервал изменения исторической действительности. Если Конт обосновывал длительность периодов естественным интервалом, например, от женитьбы родителей до совершеннолетия/женитьбы детей, в нашем случае интервал, хотя столько же естественен, но несколько иной. Обычный трудовой стаж составляет около или чуть больше сорока лет. Сейчас наступает время, когда происходит смена поколений инженеров в российской промышленности. Молодые специалисты восьмидесятых, чудом сохранившие работу по специальности или хотя бы близко к ней, ныне приближаются к пенсии. Влияние большей их части на ситуацию в машиностроении постепенно уменьшается.

Ведущими инженерами – конструкторами, технологами, металлургами – становятся новые люди из числа пришедших на заводы пять-десять лет назад. Именно они в ближайшие двадцать-двадцать пять лет будут определять лицо российской промышленности. Это – новое, весьма специфическое поколение, и чтобы понять, чего можно ждать от новых ведущих инженеров, нужно внимательнее посмотреть на поколение инженеров уходящих.

Трагедия молодых специалистов начала восьмидесятых - в смене государственной системы ценностей в области промышленности, в пережитой ими из-за этого особой психологической травме и соответствующего посттравматического синдрома. Тем людям было дано познание, совершенно неизвестное их наставникам – они узнали, что то, чему их учили, и чем они занимаются, чему отдают все свои силы, не нужно стране. Причем речь шла не о единицах. Иначе можно было бы объяснить ситуацию низкой квалификацией конкретных работников, стечением обстоятельств и еще много, чем. Нет, речь шла именно о ненужности десятков тысяч, ненужности не кому-то, а самому государству, хотя мало, кто мог бы объяснить, что это такое. Произошел конфликт между тем, чему их учили в институте и на производстве, и реальной жизнью. Заводы стали не нужны, промышленность и машиностроение, в частности, оказались невостребованными.

Творческое начало, присущее многим и обязательное в инженерном деле, зачастую оказывалось невостребованным, создание новой техники почти повсеместно прекращалось, опытно-конструкторские и, тем более, научно-исследовательские работы стремительно исчезали. У людей пропадал интерес, буквально опускались руки. Наступало состояние, наиболее опасное для инженера – разочарование и равнодушие. Открытие – «стране не надо» вызвало ответную реакцию: «а мне – тем более». Не все способны сохранять веру в ценности, которые каждодневно отрицаются. Может быть, наиболее точно было бы назвать поколение этих инженеров поколением разочарованных.

Неуверенность в завтрашнем дне, постоянное подтверждение равнодушия государства к заводам не могли не сказаться на всех сторонах заводской жизни. Одними из первых подразделений, уничтожаемых на промышленных предприятиях в девяностые и нулевые годы, стали библиотеки, патентные отделы и бюро рационализации и изобретательства.

Те инженеры поколения восьмидесятых-девяностых, кому удалось сохранить работу, продолжают жить и трудиться в состоянии не только постоянного стресса от неопределенности своего положения, но и в состоянии этого посттравматического синдрома. Они могут быть названы поколением разочарованных. Они являются носителями негативного опыта и едва ли способны вдохновить молодых коллег и вселить в них веру в светлые перспективы. Более того, вольно или невольно они передавали и передают молодежи отрицательный заряд равнодушия и разочарования.

Любой посттравматический синдром разрушителен. «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» - следующее поколение росло, руководствуясь печальным опытом предшественников. Многие стали работать только за тем, чтобы жить и выжить. Уже привычно стало слышать в ответ на предложение оформить заявку на ту или иную разработку знакомые слова: «Да зачем это надо?».

Не так давно довелось быть свидетелем почти анекдотического случая: собственник и, одновременно, директор завода проводил совещание ведущих и главных специалистов. Разброс возрастов присутствующих: от 35 до 72. Собственник предприятия убеждал подчиненных в необходимости развития патентования разработок и слышал в ответ: «А зачем это надо?». В этом парадоксальном состоянии дел нетипична лишь позиция хозяина завода. Позиция инженерного руководства, как раз характерна для поколения разочарованных. Как уже говорилось, эта позиция формировалась десятилетиями разрухи. Целое поколение инженеров выросло, сформировалось и отработало под девизом «стране не надо, а мне – тем более».

Исключения, к счастью, есть. Но они так редки, что, на самом деле, являются исключениями из общего правила.

Насколько критично положение, пройдена ли точка возврата? Иными словами: есть ли надежда?

Надежда есть, но нужно понимать, что проблема, порожденная государственным отношением, может быть решена только при одновременном участии собственников промышленных предприятий, пресловутого менеджмента и государства. Работы хватит всем. На повестке дня стоит задача не просто увеличения количества патентов. Как раз это – может быть, одна из последних задач. Речь идет об общей переоценке ценностей: и со стороны государства, и со стороны собственников заводов, и со стороны самих инженеров. Создание объектов интеллектуальной собственности, без сомнения, творческий процесс. И это значит, что у людей необходимо воспитывать желание творить.

Со стороны государства некая озабоченность происходящим вроде бы есть… На самом высоком уровне произносятся заявления и призывы. Например, 12 ноября 2019 года, выступая на совещании в Новосибирске, премьер-министр Д.Н. Медведев заявил: «Опять возвращаюсь к тезису о необходимости патентования или использования иных форм защиты, поскольку такой разрыв существует между патентами, выданными у нас и в других странах. Но это не потому, что мы плохо смотримся на их фоне, а потому что мы этим не занимаемся, у нас нет этой культуры» [2]. Оставим в стороне некоторую туманность в формулировках. В конце концов, каждый может додумать, что хотел сказать премьер-министр. Но неплохо бы однозначно понимать, в том числе и премьеру, что он имел в виду под культурой патентования, почему ее вдруг нет (не было?) и созданы ли условия для ее создания и процветания. Как соотносится тезис о необходимости патентования с размерами государственных пошлин за совершение юридически значимых действий по заявкам на регистрацию объектов ИС и за поддержание их в силе?

В феврале 2019 года президент страны В.В. Путин в ходе заседания форума «Деловая Россия» обратил внимание на необходимость создания более привлекательных условий для регистрации патентов на территории РФ. Для участников процесса патентования – заявителей и правообладателей - очевидно, первое и, может быть, одно из главных условий привлекательности – низкие пошлины за совершение юридически значимых действий. С момента заявления президента прошло девять месяцев, но вот в ноябре пошлины мы платим точно такие же, как в феврале. Как это понимать? Или президент говорит просто так, или есть еще какие-то условия? Если что и улучшилось в последние год-два, так это выросла скорость рассмотрения заявок экспертами ФИПС. Спасибо им большое, но они это делали и делают и без слов президента. К слову сказать, к экспертам ФИПС нареканий у нас нет, работаем в контакте, нормально. Но в чем тогда стали благоприятнее условия для заявителя с февраля? Мы, со своей стороны, изменений не заметили.

Еще раз о пошлинах. Как они рассчитываются, почему они такие, а не другие? Почему в условиях полумертвого (при излишне оптимистических оценках) российского машиностроения российскому государству необходимо драть три шкуры с заявителя? Почему в 2017 году вдруг принимается решение об их увеличении? То есть всем интуитивно понятно, почему: в казне нет денег. Но их и не будет, пока не будет работающего отечественного производства. Зачем тогда это производства перенапрягать?

Косвенно с проблемой высоких госпошлин связана и проблема авторских вознаграждений. Как ни крути, деньги и туда, и туда идут из одного кармана – из кармана собственника предприятия. Можно сколько угодно взывать к его совести, но, если при этом брать втридорога за государственные услуги, то кроме красивых слов ничего в итоге не будет. По своему опыту, могу сказать, что когда я приношу на утверждение счета на оплату госпошлин на тридцать-сорок тысяч рублей, я вижу, что авторские вознаграждения будут в полном объеме платить не скоро.

Мне могут возразить, что услуги квалифицированных экспертов стоят дорого. Согласен. Но как обосновать пошлину за регистрацию изобретения и публикацию сведений или выдачу патента? Почему выдача патента на изобретение стоит 1500 руб., а выдача свидетельства на наименование места происхождения товара – 2000 руб.? Думается, разъяснение ценообразования, которое могло бы появиться на сайте РОСПАТЕНТа или ФИПСа никого бы не обидело, но послужило бы дополнительным знаком доверия государства своим гражданам – изобретателям, патентоведам, собственникам фабрик и заводов. Существующие величины госпошлин не просто велики, они необъяснимы, уверен, для абсолютного большинства участников процесса патентования «от Москвы до самых до окраин».

Если говорить о создании благоприятных условий, нужно решить немало вопросов, связанных не только с пошлинами. С советских времен сохранилось положение, соблюдаемое современными отделами кадров, по которому в трудовую книжку автора вписывается приказ о премировании за каждое принятое рацпредложение. Это, конечно, хорошо. Но почему-то на государственном уровне не рассматривается вопрос об аналогичном вписывании приказа за внедренный патент. А ведь заводские патенты, как правило, не оторваны «от земли» – они касаются идей, реализованных в металле. И получается так, что за рацпредложение человеку платят порой в разы больше, чем за патент, да еще вписывают это в трудовую книжку. Налицо очевидный перекос, недоработка. Куда можно обращаться в таком случае? ВОИР – организация, по статусу, общественная, по эффективности – слабая; мой опыт общения с ее современными представителями сугубо негативный. Тут необходимо решение централизованное, которое стало бы законом для всех, то есть опять вмешательство государства.

Люди, работающие на заводах, делятся, грубо говоря на две категории: одни не могут не придумывать новое. Платят за это, не платят – они все равно придумывают что-то. Они не могут иначе. Таких – меньшинство. Большинство работает за материальный стимул. Это – реальность. Но и они способны на удачные решения, они могут приносить и приносят пользу и заводам, и стране. Мощным стимулом для развития изобретательской работы может стать учет полученных патентов при выходе на пенсию. Если ввести зависимость между размером пенсии и количеством патентов и рацпредложений, исчезнет пресловутое «стране не надо, а мне – тем более». Выиграют все, в том числе и государство. Кто может подать такую законодательную инициативу и куда ее можно подать?

Подготовка профессиональных патентоведов – отдельный вопрос. По моему мнению, профессию патентоведа целесообразно получать, как вторую после хотя бы нескольких лет работы инженером. Это дает более широкий кругозор и повышает эффективность. Пройти очное обучение в рамках второго образования в настоящее время в России непросто. Советская система ликвидирована. То, что пришло ей на смену…

Не секрет, что авторские свидетельства, изобретения, полезные модели, программы, разрабатываемые в высших учебных заведениях, были и остаются… показателями работы высших учебных заведений. Акты внедрения разработок аспирантов, докторантов и сотрудников ВУЗов на производстве, как правило, суть акты доброго отношения руководства заводов к ВУЗам. Что и для чего патентуют институты и университеты? Все, что угодно для отчетности и списка публикаций. Нужно ли это для жизни? Нужно ли готовить специалистов для патентных отделов ВУЗов?

Государство считает, что нужно. По словам главы Роспатента, Г. Ивлиева, «сегодня стране нужна большая программа «переобучения, переквалификации, дополнительного образования» в сфере защиты интеллектуальной собственности. Центры компетенций в этой сфере нужно создавать во всех крупнейших университетах» [2]. Ивлиев считает, что «нужно внедрять в вузах комплексные программы обучения патентоведению. Сейчас такие программы есть только в трех российских вузах — Российской государственной академии интеллектуальной собственности, Университете ИТМО в Санкт-Петербурге и Московском государственном техническом университете им. Н. Э. Баумана» [3]. Позиция  обнадеживает, хотя и порождает дополнительные вопросы. Например, что такое центр компетенций – патентный отдел, где патентовед будет работать на сторонних заказчиков и/или проводить обучающие мероприятия или учебный центр? Совпадут ли центры компетенций с ВУЗами, где будут внедрены «комплексные программы», или речь идет о разных ВУЗах?

Подводя итог вышесказанному, можно отметить следующее:

Патентно-изобретательская деятельность является основой и необходимым условием развития машиностроения.

Подготовка кадров для машиностроения обязательно должна предусматривать подготовку инженеров различного профиля, в том числе – патентоведов. Логично делать это в технических ВУЗах.

Технические ВУЗы должны сосредоточиться на подготовке специалистов  разного профиля для работы на предприятиях машиностроения. В первую очередь, это – инженеры с соответствующей подготовкой, а не бакалавры и магистры. Диплом профессионального патентоведа должен быть вторым после диплома инженера и обучать патентоведа должны в технических ВУЗах. В технических университетах кафедры патентоведения важнее, чем «центр гендерных исследований и гендерного образования, кафедра коммуникативных, социокультурных и образовательных технологий, кафедра истории Отечества, кафедра правоведения и политологии» (названия кафедр совершенно реальные, взяты с сайта Алтайского государственного технического университета, и, кстати, патентоведов в этом университете не готовят).

Молодежь, которая сейчас становится авангардом развития российской промышленности, может убедить в нужности и важности патентной работы только отношение к этой работе со стороны руководства предприятий и страны. Пустые, неподкрепленные делом лозунги только добавляют разочарования и неверия.

Литература:

1. Шанин Т. История поколений и поколенческая история России. //Человек. Сообщество. Управление. – 2005. №3. С. 6-25.

2. URL:/ https://rupto.ru/ru/news/rosbalt-medvedev-obyasnil-pochemu-v-rossii-vydaetsya-malo-patentov (Дата обращения: 23.11.2019).

3. Там же.